В Советском Союзе секса, как известно, не было, но с импортом 91-го в молодую Россию его завезли предостаточно.
Лена тоже поддалась очарованию свободной любви. Славик был настолько развязано хорош и так красиво говорил комплименты, что её изголодавшаяся по ласке душа не выдержала и без раздумий сдала тело Лены в его полное распоряжение.
Недели через три она поняла, что беременна.
Уже не Ленинградская, а по новому - Питерская зима и постсоветская действительность были жестоки к молодым незамужним залёточкам. Ни денег, ни профессии у Лены не было, поэтому дорога её неродившемуся ребёнку была одна: абортарий.
Накануне Рождества, отупев от новогодних скандалов своих вечно пьяных родителей, она сидела в женской консультации с незрелой решительностью положить конец едва начавшейся чужой жизни.
Тётка Шура, крупногабаритная санитарка лет 60-ти, окинув её опытным взглядом, громыхнула железной шваброй в ведре с инвентаризационным номером и присела рядом. Вытерла руки об застиранный служебный халат.
- Срок-то какой?
Лена вскинула на неё опухшие глаза.
- Срок, спрашиваю, какой?
- Месяц. Наверное.
- Ну, время ещё есть. Успеешь. А сейчас не ходи - мой тебе совет.
- Почему?
- Пьяные тут все они, от нового года ещё не очухались. Напортачат тебе там ещё чего, прастигоспади, потом уже ребёночка-то захочешь, а не сможешь.
Лена смотрела на тётку и почти не моргала. Слова словно через толстый слой ваты просачивались в сознание и гулко бухались куда-то внутрь, где было пусто и очень холодно.
- Да чего ж ты вылупилась? Неужто думаешь, что вру?
Лена молчала.
- Господь с тобой, девка! Ей Богу не вру! - она перекрестилась. - Помочь хочу. Срок у тебя маленький. Погоди немного, пока праздники пройдут. А там, может, и оставить решишь.
- Не решу, - отрезала Лена.
- А ты не торопись. Бог - он не Микишка - у него своя книжка. Глядишь, да поможет.
- Не поможет. Он занят, - усмехнулась Лена, - поздравления с Днём Рождения принимает.
- А ты не ёрничай. Помолись, всё и решится.
- Не верю я в этого вашего Бога.
- В него не верить надо, а любить. Вот как полюбишь, так и он тебе ответит.
Лена криво улыбнулась.
- Вот ты думаешь, ему любовь наша нужна? - продолжала тётка. - За неё он помогает? Не-е-ет. Не нужна она ему. У него своей достаточно. Просто без любви он нас не видит. Серая масса мы без неё. Тут хоть молись, хоть не молись, всё одно. Не видит. А вот как полюбишь - так огонёчком-то и засветишься. Он тебя сразу и приметит.
- Полюбила я уже одного. Хватит с меня.
- Не того, значит, любила. И не так!
Лена молчала.
- Ладно, касатка. Иди ты домой. Время, говорю, есть. Успеешь ещё.
Тётка Шура мягко толкнула её плечом. Лена не двигалась.
- Ступай! - крикнула уже она. Лена подскочила от неожиданности и толкнула ведро. Оно заплясало на месте как будто в раздумьях, и, гулко громыхнув, опрокинулось на бок, вылив из своего чрева грязную воду.
- Ах ты ж! - простонала тётка.
Несколько секунд Лена смотрела на эту лужу, а потом кинулась к выходу.
На улице было сыро, темно и холодно.
«Бог с тобой», - повторила слова санитарки Лена и ухмыльнулась, - «Если бы он был со мной, то такого бы не допустил. Или помог. А он молчит.»
Рывком засунула она руки в карманы и двинулась вперёд. Идти было решительно некуда, стоять на месте - невыносимо. Надо было как-то прожить несколько дней до того самого момента. И тогда, может быть (во всяком случае она на это надеется), всё наладится. Лена вновь станет свободной, вернётся к учебе, найдёт подработку и к лету съедет от родителей к Зинке. Та давно ее зовёт - у неё комната пустует. Квартира досталась ей от покойной бабки, а денег на ее содержание не было. Вот Зинка и сватает одну комнату всем подряд. Даже по часам. Но Ленке по часам больше не надо. Хватит с неё и тех часов, что привели на порог женской консультации.
В кармане полупустая пачка сигарет. Хочется курить. Своё здоровье не жалко, того, кто внутри - и подавно. Он уже не жилец. Так. Временный пассажир. Случайный попутчик. Всего несколько дней и их пути разойдутся также внезапно как и сошлись. Больно надо было! Больно...
Она зашла в какой-то двор. Один из тысячи питерских дворов-колодцев. Тёмный и как будто даже нежилой. На первом этаже свет горел только в одной квартире и было в этом что-то невероятно завораживающее и очень тёплое. И опять всё та же изголодавшаяся по любви Ленкина душа потянулась к этому свету. Уж больно жёлтым и ласковым он был. Она подошла ближе.
Подоконник практически на уровне подбородка. Лена схватилась за него замёрзшим пальцами и немного подтянулась. В комнате было две женщины: постарше и совсем молодая, даже юная. Та, что постарше гладила молодую по голове и целовала в глаза. Девушка плакала и смеялась и прятала лицо за своими ладонями. Сквозь стекло на мокрые улицы сочилось счастьем.
Лена невольно залюбовалась.
Но вдруг обе женщины, будто почувствов её взгляд, резко обернулись и... помахали ей руками. Озорливо так, немного насмешливо.
Не помня себя от стыда и ужаса, Лена сорвалась с подоконника. Тот предательски громыхнул. Пытаясь сохранить равновесие на льду, она бросилась бежать. Прочь. Туда в тёмный и промозглый город, подальше от любви, от нежности и ласки. Туда, где среди всеобщего безразличия есть маленькое место для её личного существования.
Лена не сделает аборт. Не сможет. Лишь ещё раз она подойдёт к дверям женского городской больницы, но развернётся и уйдёт. В памяти будет всплывать грязная лужа под ведром с инвентаризационным номером и зычный голос санитарки: «Ступай, говорю!»
Оставшиеся 8 месяцев до родов Лена проживёт у Зинки. Та, узнав о её положении, возьмёт её под свое крыло в пустующую комнату и позволит прожить там уже с ребёнком целых три года, разделяя с ней все младенческие трудности и тягости.
Родится девочка. Маришка. 3650 и 54 сантиметра чистого восторга. Она вырастет здоровым и смышленым ребёнком. В три года Лена отдаст её в сад, восстановится в институте, найдёт работу и съедет от Зины.
На пятом году жизни Маришки из этой самой жизни один за другим уйдут Ленкины родители, оставив ей в наследство квартиру и кое какие, невесть откуда взявшиеся сбережения.
Лена продаст родительское жильё, соберёт весь свой капитал воедино и купит им с дочкой другую квартиру, подальше от детских воспоминаний. Так начнётся их тихая и счастливая жизнь, полная простых человеческих забот и радостей.
С того дня в женской консультации прошло 17 густых и мокрых зим, 17 холодных вёсен и капризных питерских лет.
Промозглым рождественским вечером 2009-го Мариша призналась матери, что ждёт ребёнка. Так часто бывает: судьба любит экзаменовать своих подопечных на одних и тех же билетах.
Немного оправившись от шока, Лена подошла, взяла дочь за руки и тихо спросила:
- Я рада. Честно. Но правильно ли я понимаю, что отец ребёнка не спешит разделить с тобой эту радость?
Вместо ответа Мариша разрыдалась и уткнулась матери в грудь. Она плакала громко и долго. Лена гладила ее по волосам и вытирала слёзы:
- Я расскажу тебе одну историю. Сядь. Историю о моей слабости и одном маленьком случае, спасший наши с тобой жизни. Когда-то давно, вот в такой же холодный вечер я чуть было не совершила самую жестокую ошибку в своей жизни, - Лена помолчала.
- Я пошла на аборт. Я была беременна... тобой. Там была санитарка. Она меня прогнала. Сказала, врачи пьяные. Приходи через несколько дней. Я и ушла. Но домой не пошла. Пошла гулять по городу. И вот захожу я в один тёмный двор, а там окно горит и в нём две женщины: молодая и постарше. И та что постарше гладит молоденькую по волосам и в глаза целует. Вот как прям я сейчас тебя. - Лена поцеловала Маришу в мокрые глаза.
- И столько любви между ними было, столько ласки. Во мне перевернулось что-то. Я так сильно захотела быть этой женщиной. Чтобы вот также любить и быть любимой. Меня же никто так никогда не любил и не целовал, не утешал. Тогда я решила, что рожу тебя и сделаю всё, чтобы стать этой женщиной, если таким ребёнком мне не довелось быть.
Мариша улыбнулась. Посмотрела в тёмное окно.
- Ребёнка мы воспитаем. Если уж я одна тебя подняла, то вдвоём мы тем более сможем.
- Мам, а у тебя ведь получилось.
- Да, дочь, получилось.
- Ты меня не поняла. Мы сейчас в точности повторяем ту картинку из твоего прошлого.
Лена замерла.
- Представь на секундочку, что сейчас за окном стоишь молодая ты и смотришь на себя в будущем. Вот прям сейчас.
- Фантазёрка, - сказала Лена и погладила дочь по волосам.
- Ну ладно, мам! Вот представь. Что бы ты передала себе?
- Не знаю, я бы, наверное, как-нибудь дала бы ей знать, что всё будет хорошо. И не сговариваясь обе женщины повернулись к окну и помахали в темноту руками.
За стеклом громыхнул железный подоконник, будто кто-то резко отпустил его, и послышались удаляющиеся спешные шаги...
